«КИНО СВЕРХРЕАЛЬНОСТИ»: КИНОКРИТИКИ О ТРЕХ ФИЛЬМАХ ПРОГРАММЫ

В традиционной программе «Послания к человеку» «Кино сверхреальности» покажут лучшие игровые фильмы с крупнейших мировых фестивалей, отобранные Андреем Плаховым. Специально для нашего сайта кинокритики Михаил Захаров, Наталья Серебрякова и Андрей Карташов написали о трех фильмах программы — «Магазинные воришки», «Три лица» и «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары». Полный состав «Кино сверхреальности» будет опубликован позже — и о других фильмах мы тоже расскажем.

«Магазинные воришки»

shoplifters.jpg

Михаил Захаров о победителе Каннского фестиваля

Отец учит сына хореографии воровства: не суетясь, но в темпе, подавая друг другу знаки, они пересекают торговые ряды супермаркета, поочередно прикрывая друг друга и сталкивая в рюкзак коробку, вторую, третью; по дороге домой они находят в переулке бесхозную девочку и решают взять ее с собой. Это уже не первый раз: члены семейства Сибата (трое детей; отец и мать; бабка, в лачуге которой ютятся все шестеро) не связаны между собой ни биологически, ни юридически. Сами они по привычке называют себя «семьей», хотя для того, чем они являются, еще не придумали слово. Они больше напоминают партизанскую группировку, телесный альянс или самоорганизованный коллектив, который пытается выжить, промышляя мелким воровством и побираясь в тонущей в экономической рецессии Японии.

В своей новой картине, взявшей главный приз Каннского кинофестиваля, мастер поколенческих драм Хирокадзу Корээда показывает коллектив, члены которого, будто сорняки, проникают в тело государства и разрушают его изнутри, испытывая на прочность и меняя представление о том, как должна выглядеть семья. Бабка, берущая деньги у детей своего мужа, оставившего ее в одиночестве; разнорабочий отец; торгующая (и подворовывающая) в магазине мать; старшая дочь, зарабатывающая в пип-шоу; младшие дети, ворующие конфеты — все они ведут такую жизнь, в которой единственной передающейся по наследству фамильной ценностью является навык выживания. Прагматичные, но не циничные, они прекрасно осведомлены о кавычках, обрамляющих их семейный статус, но их дом, держащийся на сообщничестве, солидарности и выгоде, оказывается куда более сплоченным, чем многие незакавыченные семьи из фильмов  Ясудзиро Одзу, а семейный очаг (тепло пляжа, огня, человеческих рук является тактильным лейтмотивом фильма) согревает лучше от осознания хрупкости счастья.

 

«Три лица»

3f.jpg

Андрей Карташов о работе иранского диссидента Панахи, получившего в Каннах приз за сценарий 

Джафар Панахи только недавно был освобожден из-под домашнего ареста, но ему до сих пор запрещено заниматься режиссурой и писать сценарии — по приговору иранского суда восьмилетней давности, вынесенного за «антигосударственную пропаганду» (в Иране, в отличие от России, карательные органы не стесняются прямо говорить, что дело в политике). Попавший под преследование режиссер и не думал подчиняться этому решению: свой первый «арестантский» фильм он выпустил уже через год. В насмешку над правосудием Исламской республики, наложившей ему запрет на профессию, свою работу он назвал «Это не фильм». С тех пор Панахи выпустил еще три картины, включая «Три лица» этой весной — и заочно был награжден в Каннах призом за режиссуру (из Ирана постановщика не выпускают).

«Три лица» — это классический Панахи. Все снято на дешевую цифровую камеру долгими планами, как будто фильм прикидывается документальным (начинается он и вовсе с вертикального видео, сделанного на телефон). Сам сюжет вращается вокруг вопроса о правде и вымысле, а также о самом кино, в центре его — событие, о котором не вполне понятно, случилось оно на самом деле или нет. Эти проблемы волновали Панахи уже со времен его второго фильма «Зеркало», где игровой сюжет в середине неожиданно прерывается и оказывается «фильмом в фильме». Здесь в завязке режиссер получает в «Телеграме» видео с самоубийством, а дальше вместе с подругой-актрисой (которой и было адресовано послание) пытается понять, не постановка ли это. «Есть ли здесь склейка?» — монтаж оказывается буквально вопросом жизни и смерти. Расследование, которое приводит их в забытую богом деревню на севере страны, еще не раз даст повод поговорить о киноискусстве и о том, имеет ли оно хоть какое-то значение для мира. Сам Панахи для себя на этот вопрос уже ответил: он продолжает делать кино, несмотря ни на какие обстоятельства.

«Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары»

idc.jpg

Наталья Серебрякова о фильме Раду Жуде

Румыния. Исторический музей. Стриженая брюнетка Иоанна Якоб перед витриной с оружием говорит на камеру, что она будет играть роль Марианы Марин – только не реально существовавшей румынской поэтессы 1980-х, а вымышленного театрального режиссера. Дни Марианы проходят в творческой суете. То она проводит кастинг непрофессиональных актеров, то пересматривает старые художественные фильмы, то встречается с женатым любовником, чей волосатый живот и гениталии Раду Жуде покажет нам в первые же полчаса фильма (еще у Марианы есть белая пушистая кошка, которая ждет ее с работы). Дело в том, что она задумала поставить исторический спектакль, и не какую-то патриотическую «заказуху», а сложную реконструкцию Холокоста в Одессе в 1941 году под предводительством генерала Антонеску (позже казненного за военные преступления). И вот массовка радостно зигует, актеры не соглашаются играть советских солдат – спектакль начинает обретать четкие линии.

Новый фильм Раду Жуде – это почти экспериментальный мета-мета-проект: фильм в фильме о спектакле. Он далек как от черно-белого вестерна «Браво!», так и от бытовой драмы «Все у нас в семье» — более ранних работ Жуде. Но этого автора всегда интересовала история, он тяготеет к разговорным фильмам с обилием дотошных исторических деталей. Чтобы деконструировать «Варваров» придется вспомнить и Ханну Арендт, и Вальтера Беньямина, и Годара, и Штрауба с Юйе, и марксистскую критическую теорию: чтобы перечислить все отсылки в фильме не хватит и страницы.

Полный состав программы «Кино сверхреальности» будет опубликован позже.