По просьбе фестиваля режиссеры фильмов Национального конкурса рассказывают о своих замыслах и трудностях на пути воплощения, о том, как находили сюжеты и героев, о неожиданных поворотах, продиктованных жизнью, и сопутствующих им открытиях.
Виталий Акимов. «Мальчик»
Виталий Акимов создает кинопортрет своей семьи, живущей в вымирающем провинциальном городе Арсеньеве. Внимание режиссерской камеры сосредоточено на отце и его второй семье. Десятилетний племянник Виталия Степан с радостью соглашается выступить в роли проводника в этот мрачный мир, сознательно запечатленный в черно-белых тонах.
«Это был одновременно трудный и простой для меня фильм. Трудный, потому что я разделяю то, что говорит Степа: в моем детстве были те же краски, и в фильме сконцентрировалось всё, о чем я сам размышлял в связи со своими детскими годами. В этом смысле я долго шел к этому сюжету. Простой, потому что это была всё же чужая жизнь: в моей — отца не было, и теперь я смотрел на него как на незнакомца, сохраняя необходимую дистанцию. Я сразу выбрал снимать в ч/б: решение помогало сфокусироваться на герое и нужных деталях, потому что в документальном кино ты не контролируешь среду, и какой-нибудь пестрый зеленый пакет в кадре может помешать. Потом я уже понял, что Степа иногда заигрывал с камерой, осознал себя как героя — и временами моя камера подыгрывала ему, словно в ответ на то, что он подпустил ее так близко к себе».
Игорь Гладков. «Дом»
Игорь с друзьями живет на улице мрачного города. Они пьют водку, дерутся. Жители близлежащих домов конфликтуют с ними. Спустя некоторое время герой узнает о смерти отца, после чего отправляется в родительский дом.
«Я встретил героев весной 2019-го, когда возвращался домой с других съемок. Смотрю, в „газели“ копошатся двое бездомных. Щелкнуло снять про них фильм: предложил, и они пошли на контакт. Поначалу была игра на камеру: они пели песни, переодевались в платья, балагурили. А потом я узнал, что Игорь из Беларуси, у него там семья, ему надо туда. И эта „газель“ стала образом такого ментального роуд-муви: вроде герои должны куда-то ехать, но не едут. Затем Игорю сообщают о смерти отца, о других неприятных вещах, и ему уже не до игры на камеру. Он должен вернуться домой — и во второй части тон меняется, герой отправляется в дорогу и роуд-муви все-таки получается. Было трудно вблизи наблюдать за всем этим: слезы, пьянство, драки, когда ты должен выбирать, вмешаться или оставаться человеком за камерой. Эта история отпустила меня только в начале 2021-го, когда я ее смонтировал».
Дина Караман. «91»
В этой экспериментальной работе, созданной коллективом из десяти человек, соединены семейные видеоархивы участников киногруппы и звуковое путешествие по улицам Москвы в августе 1991 года.
«В прошлом году я вела мастер-класс по found footage в рамках программы „Внеклассные практики“, организованной фестивалем MIEFF. Мне нужно было придумать задания, и я решила дать участникам аудио, на которое они должны были собирать видео. Я долго слушала хронику в архиве и наткнулась на кассеты с путчем. У меня мурашки побежали по коже. Я услышала тотальную обнаженность всех перед всеми: лейтенанта, представителя власти, журналиста, танкиста. Эти живые споры между народом и представителями власти сегодня на митинге уже невозможно представить, в них ощущение подлинного равенства людей перед историческим моментом.
Ребята в группе выросли в девяностые, и у них не было личной памяти о путче: кто-то еще не родился, кто-то был совсем маленьким. С одной стороны была эта невозможность вспомнить, отделенность нашего поколения от события. С другой — его историческая близость, тот факт, что оно определило наше детство, что мы могли расти в другой стране. Этот зазор хотелось как-то транслировать — через несовпадение звука хроники и видео из домашних архивов участников, которое совсем немного отстоит от исторического события: на три, на пять, на семь лет. Я смонтировала звук из хроники с путча в аудиофильм, а дальше ребята выбирали фрагменты своего домашнего видео и нанизывали их, как бусины, на эту ниточку».
Мария Коган-Лернер. «За забором»
Документальная анимация, основанная на дневнике Татьяны Внукевич-Багдасарьян, которая до тридцати пяти лет жила в психоневрологическом интернате.
«Мы давно были знакомы с Таней, и я знала, что у нее есть дневники, но не читала их. К тому же я тогда была мультипликатором, и не представляла, как всё это превратить в историю. А когда был набор в школу документальной анимации в Свияжске, я написала в заявке, что хочу поставить Танины дневники. В итоге села их читать в поезде Москва — Казань. А там столько света! Это вообще не укладывалось в мою картину ПНИ с преступлениями, страшилками, с моей злостью на эту систему. Это голос светлого человека, который совершенно иначе относится к вещам. Она буквально пишет, как ей не нравится, когда ПНИ сравнивают с тюрьмой. Я уже почти решила, что придется искать какой-то другой материал, но преподаватели школы Дина Годер и Сандрик Родионов убедили меня, что это несовпадение, наоборот, фильму и нужно. Без дневника Тани это действительно была бы чернуха, плакат или что-то еще. Танин голос много со мной спорил, и я все время работы внимательно с ним сверялась.
Еще в заявке было сказано: выбирайте материал, с которым вам будет легко работать, потому что за неделю нужно показать какой-то результат. Я много рисовала из очень тонкой медной проволоке, и решила, что смогу работать быстро и без проблем. Но во время отъезда оказалось, что проволоку я оставила на студию: пришлось искать в Казани — и нашлась совершенно другая. Потом уже оказалось, что эта случайная проволока лучше всего подходит к сюжету».
Дарья Лихая. «27А»
Документальный путевой очерк о памяти и доме. Режиссер возвращается в дом своего детства: платье в горошек, брошенный во дворе «КАМАЗ», лицо женщины в окне – каждая деталь становится источником воспоминаний. Впечатления незнакомых людей переплетаются и смешиваются, граница между виртуальным и реальным начинает стираться.
«Фильм начался с задания в Московской школе нового кино, где меня просили сделать что-то, используя только запись экрана компьютера. Я тогда много думала о диалоге, когда он происходит не в ритме игры: ты, я, ты, я, покурили — и вновь тот же знакомый пинг-понг новостями и словами. А есть диалог, когда два человека чувствуют и слышат друг друга, подхватывают мысль и волнение, и появляется что-то между ними — зазором между слов. Так появился первый фрагмент с героем, показывающим фотографию с девушкой. А от него — переход к Курскому вокзалу на гугл-картах, где уже звучит мой голос. Я и до фильма любила бродить по картам: можно встретить удивительные по красоте, хрупкости и композиции моменты, случайно сфотографированные, надо только внимательно смотреть, выбрать угол камеры и скадрировать».
Дмитрий Лукьянов. «Клетки»
Никите 25 лет, у него редкое неизлечимое генетическое заболевание, которое делает кожу очень хрупкой. Таких людей принято называть «бабочками». Вместе со своей девушкой Лерой они ищут способ остановить развитие болезни и знакомятся с известными учеными-биологами Аллой и Вадимом Зориными, которые соглашаются провести экспериментальное лечение.
«В 2017 году знакомая показала мне в Instagram фотографию Никиты. Рассказала его историю. Тогда я в основном занимался фотографией, и решил попробовать снять Никиту в качестве модели для своего проекта. Приехал к нему домой, начали общаться, и в какой-то момент я засомневался в том, что это должна быть именно фотография, начал брать интервью, узнавать его лучше. Тогда же я услышал о Школе документального кино Марины Разбежкиной и Михаила Угарова. Задумался о поступлении и продолжении съёмок. На следующей встрече с Никитой жизнь сама направила, подхватила, и мы уже ехали среди ночи спасать его девушку из закрытой квартиры, мне тогда пришлось лезть в окно, открывать ей дверь, это было забавно. В общем, стало ясно, что я, как говорят документалисты, „попал в кино“. И на три года оно меня затянуло.
В фильме есть достаточно беспощадная тактильность, продиктованная историей. Ритмическую конструкцию составляют сцены перевязки. Они специально даны так, чтобы зритель понял: для героя это регулярное действие, рутина жизни. Иногда они происходят легче, но чаще нет. И зритель должен это по-честному прожить»
Творческое объединение «Манифест». «Зачем снятся сны»
Произведение композитора Александра Кнайфеля «Глупая лошадь» – это 15 историй для певицы и пианиста. Каждая история имеет свое название, и по этим названиям были найдены кадры кинохроники прошлого века, которые объединяет только то, что они архивные. Музыка и изображение магическим образом сочетаются, создавая историю мальчика, который слышит и видит только три слова «Зачем снятся сны», что и дало название фильму.
«Фильм начался с музыки: я услышал репетицию записи „Глупой лошади“ Александра Кнайфеля в Доме Радио, и возникла идея придумать какую-то визуализацию. Сначала мы с пытались что-то самостоятельно снимать, а потом пришла мысль про хронику. Мы с Даней (Даниилом Зинченко, соавтором фильма — прим. ред.) искали ее по ключевым словам текста песен. Звучало слово „щенок“ — и мы искали хронику по слову „щенок“. Так соткалась нить монтажа. При этом мы старались сохранить легкость, не закапываться в материале, не искать что-то лучшее, хотя оно всегда есть. Лучшее мы оставили в покое. В итоге всё совпало: советский авангард и советская хроника дали психоделический эффект, которому мы очень обрадовались, показали сырую сборку Кнайфелю, он тоже обрадовался и вдохнул в фильм какую-то свою энергию.
Название возникло совсем недавно. Вместе с ним фильм можно было считать состоявшимся: до этого мы сами не понимали, что это такое. Название объединило Кнайфеля, песни, хронику и нас как авторов. При этом мы не думали о Летове („Зачем снятся сны“ — название последнего альбома группы „Гражданская оборона“ — прим. ред.), наверное, это было что-то подсознательное — и на студии мы ранее делали фильмы, связанные с ним. Летов творил мифы: мы уже не знаем, откуда взялась та песня или то название. Так и нам хотелось бы с нашим фильмом: откуда он возник, кто его снял? Вот есть русская народная песня — а это русский народный фильм», — Тихон Пендюрин.
Дарья Слюсаренко. «Джой»
В цирке-шапито «Джой» изо дня в день происходит одно и то же – дают представления, разбирают и собирают шатер со звездным куполом, переезжают. Дрессировщики рысей и попугаев ссорятся из-за каждой мелочи, а клоун Валера всегда выступает один… Пока однажды к нему не приезжает новая партнерша, клоунесса Яна, с которой он мечтает покорить цирковой мир.
«„Джой“ возник совершенно случайно — у меня не складывался фильм о дворовом детстве под Балабаново, и под домом, в котором я там снимала квартиру, внезапно встал цирк-шапито. Я поняла, что мне, очевидно, туда — оставила старый материал и начала новое кино. Иногда люди остаются на одном месте, но что-то меняют, а иногда все время передвигаются, и не меняют совершенно ничего, как ни странно. С цирками именно так — они двигаются только физически, а внутри все осталось где-то во временах СССР. Я воспринимала артистов „Джоя“ не как свободных кочевников, а именно как запертых людей, запертых в своих трейлерах, как животные в клетках и как зрители в маленьких городах. У некоторых из них просто нет выбора.
С артистами было по-разному непросто. Клоун Валера много играл на камеру, мне приходилось постоянно обозначать ему рамки съемок, пока он не привык. Дрессировщики не играли, но очень боялись, что к ним придут потом зоозащитники. Я слушала много историй об этом, проводила с ними много времени без камеры — и они тоже привыкли. Мне кажется, камера для них иногда была даже важнее зрителей, потому что она была всегда — то есть каждая деталь их жизни вдруг становилась интересной и важной. А они все-таки артисты, им это нравилось».
